Что меняют новые подходы к изучению стилистической системы в понимании ее сущностных качеств?

(К выходу в свет книги: Костомаров В.Г. Стилистика, любовь моей жизни… СПб.: Златоуст; М.: Гос. ИРЯ имени А.С. Пушкина, 2019. 184 с.)

К.А. Рогова, Санкт-Петербургский государственный университет
Email: krogova@mail.spbstu.ru

Статья представляет собой рецензию на новую книгу академика В.Г. Костомарова, посвященную представлению его оригинальной концепции стилистики как «вершины изучения языка» в действии.

Ключевые слова: Виталий Григорьевич Костомаров, стилистика, текст, конструктивно-стилевой вектор, контентно-целевой императив, употребление языка.

Новое исследование В.Г. Костомарова представляет собой «личное повествование как живую историю» (о данной жанровой разновидности текстов см.: [Швец, Аникудимова 2017; Николаева 2019]). Это история формирования в лингвистике такого ее значимого компонента, как стилистика, с ярким авторским представлением личностей замечательных ученых, сыгравших значительную роль в судьбе этой науки. Но это и эго-документ эпохи второй половины ХХ века и текущих десятилетий века нынешнего, дающий читателю прекрасную возможность осознать масштаб личности самого автора рецензируемой публикации.

Пунктирно обозначенные в книге предвоенные годы в коммунальной квартире, детские годы во время войны в эвакуации, юношеские годы в послевоенной Москве (МГУ и Институт иностранных языков)… Несмотря на краткость, эти автобиографические страницы отмечены такими деталями, которые не только у современников автора, но и у людей, имеющих представления о том времени только по книгам и кинофильмам, вызывают самое живое представление об эпохе и душевный отклик. Достоверно обрисован, например, период господства марризма в науке и его последующее разоблачение. В строго повествовательной манере автор сообщает и о своем участии в этих событиях – хотя и косвенном, но тем не менее во многом повлиявшем и на его последующую жизнь.

В книге говорится о начале профессиональной деятельности В.Г. в качестве переводчика в ситуации роста интереса к языку в обществе: «Остро требовалось раскрепощение от “правильности”, напоминающей о буднях войны <…> Людям хотелось общения на живом полнокровном языке во всем его многообразии и красочности» (14)[1]. Эти настроения осмысляются как мотивы «влечения» к языку. В становлении В.Г. как филолога огромную роль играло и его окружение: с детства и юности В.Г. имел счастье общаться с академиком В.В. Виноградовым, с С.И. Ожеговым и К.И. Чуковским. «Не без принуждения великих поборников и я, прибившись в ту пору к сектору культуры речи [в Институте русского языка АН СССР. – К.Р.], начал исследовать и оценивать отдельные единицы языка, чтобы рекомендовать, как надо или не надо их употреблять» (16).

С этого времени в жизнь и в воспоминания автора активно включается тема научных занятий языком, среди которых главное – наблюдение за языковой нормой, остающееся доминирующим на протяжении всей жизни В.Г.: автор пишет, что на недавно состоявшемся в Ярославле (май 2019) Лингвистическом симпозиуме он посвятил именно норме свой доклад, отражающий «уловленное понимание воздействия на нее человеческих удобств и прихотей» (20). Отражением этого антропоцентрического подхода стала предложенная автором триада: норма – ненорма – антинорма (32), где только третий компонент находится под запретом, поскольку его «сердцевиной является бранная лексика» (32). Так понимание нормы при расширении сферы ее действия и функции «отклонений» от нее становится предметом постоянных размышлений автора, поисков новых подходов для выработки приемлемых для общества позиций по отношению к норме.

Изучение нормы, стремящейся к упорядочению употреблений языка, неизбежно привело В.Г., ведущего наблюдения за смысловым потенциалом употреблений, к размышлениям о стиле, что определило выход его первой книги [Костомаров 1960]. (Заметим в скобках, что термин употребление, в котором сочленяются значения и объекта, и субъекта, был любим также А.А. Шахматовым и В.В. Виноградовым.) Этой книге В.Г. предшествовало значимое событие: в 1953 г. в Ленинграде состоялась дискуссия по вопросам стилистики. На заседании Ученого совета Института языкознания выступил Ю.С. Сорокин, поставивший вопросы о стилистических возможностях элементов языка, закономерности выбора которых должны осознаваться употребляющими их и восприниматься теми, к кому обращено высказывание, а также о необходимости вдумчивого изучения образцов стилистически совершенной речи (текстов). Назвав ведущих ученых в области стилистики, докладчик отметил, что в их работах рассматриваются задачи стилистики, выявляются различные направления исследований в этой области, делаются попытки определения основных стилистических понятий [Сорокин 1954]. Стилистика выходила на передовые рубежи функционализма, ставшего главным направлением лингвистики второй половины ХХ века.

Дальнейшее повествование в рецензируемой нами книге посвящено изложению понимания тех явлений в языке, которые обусловлены его двойственным характером. В.Г. пишет: «Ясная в своей простоте  <…> мысль великого В. фон Гумбольдта о том, что язык существует в органическом единстве двух ипостасей: эргона (вещи в себе) и энергии (ее использование) <…> не позволила мне в жизни заглядываться ни на что другое» (55). Отмеченное качество языка определило позицию В.Г. по двум ведущим направлениям лингвистики ХХ века, ставшим предметом широкого обсуждения: изучению устного (звукового) языка как самостоятельного объекта лингвистики и формированию функционализма в стилистике.

Относительно звукового языка В.Г. пишет: «Изначально любой язык любого народа – звуковое явление. Вспомним замечание Ж. Вандриеса о том, что все люди на Земле говорят на одном языке – звуковом, человеческом» (57). И продолжает: «Акустическая форма не делала столь явным, скрывала взаимодействие двух ликов языка – эргона и энергии. Именно письменность – величайшее изобретение человека – позволила со всей очевидностью обнаружить, различить оба лика языка. Думается, что эргон теснее соотнесен с письменной формой языка, а энергия – с устной» (58). Как видим, В.Г. пишет не о двух языках (устном и письменном), что было популярно в 70-е годы, когда звучащая речь стала предметом изучения, а о двух разновидностях одного языка. Об этом В.Г. пишет в ставшей широко известной статье «О разграничении терминов «устный» и «разговорный», «письменный» и «книжный» [Костомаров 1965]. Он приводит иное мнение – М.В. Панова, предложившего разграничивать кодифицированный литературный язык и преимущественно звуковой, чаще всего разговорный язык (79) и отмечает особою роль работ Е.А. Земской, О.А. Лаптевой, О.Б. Сиротининой и М.А. Кормилицыной в изучении и описании языка во всей его полноте, включая «царство звуковых текстов» (79).

Что касается стилистики, то кроме общественного интереса к ней, вызванного докладом Ю.С. Сорокина и широкой дискуссией в «Вопросах языкознания», у В.Г. был личный интерес к этому разделу лингвистики в связи с изучением нормы, и было влияние В.В. Виноградова, который считал стилистику «вершиной изучения языка» (23). Именно Виноградов предложил В.Г. заняться газетными текстами. Результатом серьезного внимания к этим текстам, изучения специальной литературы, посвященной им, в частности книги Г.О. Винокура «Язык нашей газеты» (практически изъятой в то время из обращения), становится защита докторской диссертации В.Г. на факультете журналистики МГУ и выход в свет его книги «Русский язык на газетной полосе» [Костомаров 1970].

Заглавие этой книги носило принципиальный характер: оно отражало неприятие автором стремления «найти различия употреблений языка вне его самого, разделяя его на язык как предмет описания и язык как орудие деятельности, например на язык и речь, язык и узус». Такое дробление, пишет автор, «оскорбляло мою врожденную веру в божественное всесилие языка, отчего я не оставлял попыток разгадать его секрет всю жизнь независимо от того, чем я занимаюсь в данный момент» (24). Неизменность авторской точки зрения проявлена и в заглавии одной из последних книг автора «Наш язык в действии» [Костомаров 2005].

В отличие от многих других исследователей языка газеты в то время, автор сосредоточился не столько на выделении характерных языковых средств, сколько на выявлении принципов их отбора при создании текста и включения данных средств в его смысловую структуру. О действенности этого принципа он говорит и в рецензируемой книге, вспоминая мнение своего оппонента Ю.С. Сорокина: «Мне приятна его оценка открытия и описания экспрессивно-информных чередований как весомого вклада в стилистику, и я благодарен за его взгляд в будущее – этой специфике газеты суждено характеризовать тексты всех СМИ, что сегодня доказывает не только телевидение, но и безграничный Интернет» (71).

В это время в жизни В.Г. происходят серьезные изменения, он оказывается вовлечённым в формирование такой отрасли русистики, как теория и практика преподавания русского языка как иностранного (РКИ). Он становится руководителем Научно-методического центра русского языка при МГУ (1966), а позже – созданного по инициативе В.Г. Института русского языка им. А.С. Пушкина (1973), первым ректором которого он становится. На всех новых направлениях изучения и преподавания РКИ велась активная работа, обучение русскому языку иностранцев требовало специальных методических подходов: «Нашей заботой стал не эргон, а энергия, то есть коммуникативная деятельность, <…> что сталкивалось с непониманием» (89–90). Однако большой коллектив Института Пушкина под руководством В.Г. добился успеха: на коммуникативной основе был создан учебник «Русский язык для всех», который выдержал более 20 изданий.

В это же время возникает и Международная ассоциация преподавателей русского языка и литературы (МАПРЯЛ), объединяющая работу по обучению инофонов русскому языку и распространению его за рубежом. Генеральным секретарем МАПРЯЛ В.Г. был с 1967 по 1990 гг.

Научно-исследовательская и практическая деятельность в сфере РКИ выявила необходимость «соизучения языка и культуры как мотива выбора и интереса к овладению русским языком» (90), что стало стимулом создания совместно с В.М. Верещагиным собой научной дисциплины «лингвострановедение» и публикации монографии «Лингвострановедческая теория слова» [Верещагин, Костомаров 1980]. В аннотации к книге говорилось об оригинальности семантической концепции авторов, об описании лексического фона – «того элемента семантики слова, благодаря которому язык выступает в качестве одного из хранителей духовных ценностей национальной культуры». Позднее стал использоваться термин «лингвокультурология», но начало уже было положено.

Возвращаясь к основной теме своей книги, В.Г. пишет: «Долгая и богатая впечатлениями часть моей жизни не была изменой стилистике и даже разлукой с ней. <…> Меня по-прежнему волнуют тайны языка как целостного организма в понимании В. фон Гумбольдта. Ведь даже после долгого разрыва с некнижностью, с энергией, со звуком, эргон, ставший у нас самостоятельным нормативно-литературным языком, смог восстановить свой статус и стать равноправной разновидностью языка. Он нашел в себе силы, чтобы начать обретать природное единство. Это заставляет задуматься о всесилии языка и перестать сводить его к антиномии нормы с ее недругами – носителями выразительности» (93).

Выявленный В.Г. Костомаровым еще на заре исследовательской деятельности конструктивный принцип создания близких по структуре и семантике текстов оказался убедительным свидетельством того, что язык, будучи единым, способен (вариативно) употребляться, выполняя разные задания пользователя. В конце книги, подводя итоги, автор пишет: «Стилистика есть наука о языке в действии, о языке как инструменте, она изучает любые употребления языка, но прежде всего она должна описать типовые, социально важные, осознанные и обеспеченные языком. Ее главным термином избрано употребление / употребления. <…> Для обозначения разных употреблений нужны отдельные терминологические обозначения. <…> Употребления представлены текстами различного содержания и разной формы реализации» (177).

Обоснование этих положений занимает всю вторую половину книги. Автор пишет: «Приступая к почти автобиографическому рассказу о моих поисках, я обещал рассказать, каким образом устанавливаются разные употребления единого языка и что конкретно лежит в основе их различий, откуда и как мы их узнаем и почему им подчиняемся» (130).

В качестве ключевого понятия стилистики вводится группировка текстов, которая становится объектом изучения. Описание таких группировок текстов осуществляется с помощью конструктивно-стилевого вектора (КСВ), представляющего требования людей, определяющих общение, которое обеспечивается разными языковыми употреблениями в рамках стилистического контентно-целевого императива (КЦИ), характеризующегося «причудливым разбросом свойств по отдельным средствам выражения» (107): «Вектор указывает, что нужно людям, а императив раскрывает, каким своим потенциям язык поручает удовлетворять эти нужды. Естественно, требуются известные усилия и время, чтобы зеркально отразить друг друга, нередко поправить первоначально кривое отражение вектора возникшей новой функции и справиться с трудностями нахождения императивов» (174–175).

Имеет смысл кратко сопоставить приведённые выше суждения В.Г. с тем, что писали его знаменитые современники, работы которых широко известны. Подчеркнем при этом, что в цитируемых ниже исследованиях, выполненных в рамках различных (самостоятельно существующих) научных школ, наблюдаются поиски общих категорий, и это способно служить доказательством необходимости многовекторного приближения к реальности текста.

Так, А.А. Зализняк обратил внимание на то, что «в языковом отношении подлинный текст есть продукт автоматизмов, которые закладываются в человеке с раннего детства. Текст возникает как своего рода натуральный продукт, все языковые характеристики которого определены привычной практикой, существовавшей до создания этого текста <…> Если потребуется создать модель объекта, то, по общему принципу, в ней неизбежно окажется учтенной только часть (и даже точнее: очень малая часть) всех этих свойств. В частности, невозможно составить столь подробное лингвистическое описание текста, чтобы в нем оказались учтены все языковые характеристики текста. И дело здесь не только в том, что это очень долгая работа, но также и в том, что лингвисты еще не всё знают про язык – есть такие свойства языка, которые еще не выявлены» [Зализняк 2008: 436–437].

Исследования М. Фуко касаются дискурса – группы однородных текстов, которая может быть определена как дискурсивная формация, управляющая жизнью языка. Контроль над дискурсом устанавливается для того, «чтобы хоть частично овладеть стремительным разрастанием дискурса, чтобы его изобилие было избавлено от своей наиболее опасной части и чтобы его беспорядок был организован в соответствии с фигурами, позволяющими избежать чего-то самого неконтролируемого» [Фуко 1996: 28]. Ученый подчеркивает, что «оязыковленные акты коммуникации вступают в дискурс вне их физических носителей и вне имевшей место единичной референциальной соотнесенности» [Там же].

Введенные В.Г. в научный оборот понятия КСВ и КЦИ используются им для выяснения того, как «язык абстрактно существует в описаниях, а реально только в разных несхожих употреблениях. Ведь самые странные самочинные его употребления не ощущаются как иноязычные, более того, воспринимаются его частью в обслуживаемой им коммуникации» (136). В завершение приводится перечень конкретных употреблений, характеризуются несходство их КСВ и выработанные для них КЦИ.

Предлагаемая в книге классификация функциональных разновидностей языка выходит за рамки традиционной системы функциональных стилей, в основе выделения которых лежали экстралингвистические факторы, и прежде всего сферы использования языка. Для классификации В.Г. важен учет «государственного употребления языка» (156–157) – русского языка как государственного языка Российской Федерации – с последующим сопоставлением двух «специализированно обособленных, но одинаково судьбоносных для развития страны и ее населения употреблений языка – государственного и научного», каждое из которых распространяется в «письменных, звуковых и дисплейных текстах» (162). Далее В.Г. анализирует особенности и стилистические ресурсы «русского как массово-коммуникативного языка» (162–166), «русского как художественно-изобразительного языка» (166–169) и «русского универсального языка», характерного для «многих сфер и видов общения в целом» (169–175). В рамках последнего особое внимание уделяется «семейному» и «детскому» (170), а также «школьно-студенческому» (170–171) употреблениям языка; в трудовой деятельности наблюдается «повседневно производственное употребление» языка (173). Автор отмечает также и особенности русского языка как средства регионального и мирового употреблений (174).

Итоги многолетнего труда ученого подводятся в заключительной главе книги («О терминах вне терминосистемы», 176–182), где предлагаемые исследователем термины мотивированы тем содержанием, которое в них вкладывает автор; данные термины реально соотносятся с лингвистической интерпретацией языковых явлений.

Терминов, рассматриваемых В.Г. вне стандартной терминосистемы, немного. Автор сознательно избегает целого ряда современных терминоупотреблений, отражающих поиски в области методологии стилистических исследований и нередко усложняющих восприятие даже ценных и интересных мыслей. Повторив определение стилистики как науки о языке в действии и указав на употребление как на ее главный термин, автор без сожаления отказывается от таких терминов, как речевые стили и речевые жанры, от различения «слов язык и речь» (177). От слова стиль автору «тоже хотелось бы уберечь предлагаемую терминосистему», но он оставляет его «для оценки субъективного восприятия конкретного текста как хорошего или плохого» (178). В то же время для авторской концепции остаются важными понятия стилистический и стилевой и, что особенно значимо, разграничение понятий «книжная» и «некнижная» разновидности языка – вероятно, в связи с принципиальным различием «двух материально не одинаковых, хотя тесно родственных разновидностей языка» (180). Сохраняется также и понятие текста как результата любого акта общения. Автор подчеркивает важность для лингвиста опредмеченного вида текста – письменно-печатного документа.

Заканчивая характеристику книги В.Г., невозможно не привести несколько очень емких по содержанию фраз, завершающих монографию:

«Употребление во всех смыслах порождается внеязыковыми требованиями общения к языку и согласовывается с внутренними возможностями языка, его устройством и составом.

Впечатление, что язык просто не в силах менять себя так, чтобы всех и всё раздельно обслужить, наивно, как и пуст соблазн вывести проблему за пределы языка, найти разгадку творения стилистики в чем-то ином, кроме как в самом языке» (182).

Таким образом, в рецензируемой книге Виталий Григорьевич Костомаров изложил свое оригинальное понимание стилистики как «вершины изучения языка». Теперь дело читателя осмыслить всю глубину содержания монографии и постараться использовать концепцию В.Г. в научных исследованиях, прежде всего при разработке одного из наиболее актуальных направлений филологической науки, связанного с интерпретацией смысла текстов.

 

Литература

Зализняк А.А. «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста / Институт славяноведения РАН. Изд. 3-е, доп. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2008. 480 с.

Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория слова. М: Русский язык, 1980. 320 с.

Костомаров В.Г. Культура речи и стиль. М.: ВПШ и АОН при ЦК КПСС, 1960. 72 с.

Костомаров В.Г. О разграничении терминов «устный» и «разговорный», «письменный» и «книжный» // Проблемы современной филологии. М.: Наука, 1965. 474 с.

Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1970. 267 с.

Костомаров В.Г. Наш язык в действии. Очерки современной русской стилистики. М.: Гардарики, 2005. 287 с.

Костомаров В.Г. Стилистика, любовь моей жизни… СПб.: Златоуст; М., Гос. ИРЯ им. А.С. Пушкина, 2019. 184 с.

Николаева А.Б. Герменевтические и исторические методы в исследовании современной научной биографии: вопросы актуальности // Alma Mater. 2019, № 2. С. 93–96.

Сорокин Ю.С. К вопросу об основных понятиях стилистики // Вопросы языкознания. 1954, № 2. С. 68–82.

Фуко М. Археология знания. Киев: Ника–Центр, 1996. 208 с.

Швец А., Аникудимова Е. ХХ Фулбрайтовская гуманитарная летняя школа «Личное повествование как живая история» (27–30 июня 2017 г.) // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2017, №5. С. 267–270.

 

What are new approaches to studying the stylistic system changing in understanding its essential qualities? (Оn publishing of a book: Kostomarov V.G. Stylistics, love of my life… St. Petersburg: Zlatoust; Moscow: Pushkin State Russian language Institute, 2019. 184 p.)

Kira Rogova,

St. Petersburg State University

E-mail: krogova@mail.spbstu.ru

 

The article is a review of a new book by academician V.G. Kostomarov, dedicated to presenting his original concept of stylistics as «the top of language learning» in action. 

Key words: Vitaly G. Kostomarov, stylistics, text, constructive-style vector, content-target imperative, use of language.

[1] Здесь и далее ссылки на текст рецензируемой книги В.Г. Костомарова даются в скобках, где указываются ее страницы.