О научном наследии Сергея Ивановича Кормилова

С.А. Матяш, Оренбургский государственный университет
Email: klklsb@yandex.ru

В статье определяются основные блоки научного наследия Сергея Ивановича Кормилова. Рассматривается его вклад в области теории и истории литературы, литературной критики. Излагаются достижения в стиховедении. Обозначаются методологические принципы во всех исследуемых областях филологической науки. Отмечается исследовательский пафос ученого, выразившийся в реализованном стремлении внести вклад в решение проблемы синтеза в литературоведении. На основании анализа трудов Кормилова реконструируется его личность – ученого и гражданина.

Ключевые слова: Кормилов С.И., теория и история литературы, методология изучения литературы, критика, стихосложение.

20 июня 2020 года в возрасте 69 лет ушел из жизни Сергей Иванович Кормилов, доктор филологических наук, профессор Московского государственного университета. С.И. Кормилов был хорошо известен научной общественности России и далеко за ее пределами многочисленными опубликованными работами, выступлениями на международных конференциях, подготовкой профессиональных кадров в области филологии и научных кадров путем руководства и оппонирования кандидатских и докторских диссертаций. С.И. Кормилову уже отведено достойное место среди отечественных литературоведов [Чупринин 2003: 673]. В связи с 60-летием С.И. Кормилова справедливо были отмечены энциклопедическая широта научных интересов и энтузиазм его деятельности [Федотов 2011: 265–267]. И, тем не менее, уход из жизни большого ученого побуждает заново осмыслить его научное наследие, обозначить открытия и наиболее значимое в методологии и методике исследователя.

В научном наследии С.И. Кормилова можно выделить три блока: теория и история литературы; литературная критика; стихосложение. Исследования ученого по теории и истории литературы мы объединяем в один блок по следующим соображениям. Кормилов считал, что литературовед в своей деятельности может «опираться» либо на «серьезную традицию в эстетике», либо «на реальную историю мировой литературы» [Кормилов 1999: 39]. Его труды показывают, что он прежде всего опирался на реальную историю мировой литературы. Серьезной традицией в эстетике для него была, по всей видимости, традиция А.Н. Веселовского, установившего в своих работах «прямую взаимосвязь теоретического и исторического изучения литературы» [Гей 1986: 117]. Этой традиции Кормилов следовал всю свою творческую жизнь, ставя конечной целью создание «теоретической истории литературы» [Кормилов 2018: 183]. Сергей Иванович мог также опереться на работу теоретика А.И. Белецкого, поставившего проблему синтеза в литературоведении [Белецкий 1989: 127–144]. В трудах С.И. Кормилова теоретические и исторические аспекты исследования тесно связаны. Правда, среди его трудов есть книга «Основные понятия теории литературы. Литературное произведение. Проза и стих», а также ряд статей сугубо теоретического плана и книги, посвященные истории литературы, – «Поэзия М.Ю. Лермонтова», «Владимир Маяковский» (в соавторстве с И.Ю. Искржицкой), «Поэтическое творчество Анны Ахматовой», «История русской литературы ХХ века (20–90-е годы): основные тенденции». В первой книге анализируются категории и обозначающие их термины, необходимые, по мнению автора, для анализа художественного произведения: художественный образ; содержание и форма; тема, проблема, идея; виды идейно-эстетического содержания; образный мир; композиция; сюжет и фабула; особенности художественной речи. В книгах второй группы анализируются творчество отдельных писателей и литературный процесс ХХ века. Однако те и другие труды имеют теоретико-литературный характер. Достоинство первой из названных книг не только то, что в ней даются свойственные Сергею Ивановичу четкие формулировки понятий, но и то, что эти понятия и обозначающие их термины рассматриваются в традиции исторической поэтики на большом материале мировой литературы с широкими хронологическими границами. В свою очередь в книгах, посвященных истории литературы, выделенные ученым категории, не только фигурируют, но активно работают: индивидуальность писателя и тенденции литературного процесса выясняются путем анализа художественной ткани произведения в аспекте этих категорий.

Такой синтез теории и истории литературы можно увидеть уже в первой книге Сергея Ивановича «Роман Л.Н. Толстого «Война и мир» (1983), написанной в соавторстве с одним из ведущих теоретиков литературы В.Е. Хализевым. Молодому ученому в этой книге принадлежат две (из пяти) главы: «Крах сил войны и разъединения», «Ход истории и течение романа». В этих двух главах и в совместно с В.Е. Хализевым написанном «Предисловии» обозначен ряд методологических принципов, которые реализуются во всех последующих книгах Кормилова. В числе первых следует назвать принцип единства содержания и формы, восходящий, как известно, к Гегелю и актуализированный отечественным литературоведением в 60-е годы прошлого столетия. В «Предисловии» авторы пишут: «в книге нет глав, в которых речь шла бы только о содержании или только о форме <…>» [Хализев, Кормилов 1983: 5]. Такое заявление С.И. Кормилов мог бы сделать в каждой своей работе. Исследование истории литературы побуждало Кормилова многократно возвращаться к категориям «содержание и форма». В этой дихотомии он справедливо считал наиболее неразработанным понятие «содержание», поэтому сделал ряд уточнений этого понятия. Синонимом «содержания» он предложил считать «внутреннее» (в противоположность «внешнему» – форме), «сущность», наконец, «идейно-эстетическое содержание» с многочисленными видами [Кормилов 1995:16; 23; 35–48]. Проанализировав идейно-эстетическое содержание «Гамлета» Б. Пастернака и «Реквиума» А. Ахматовой, ученый показал многослойность содержания произведения.

Помимо методологического принципа единства содержания и формы С.И. Кормилова в первой и последующих книгах волновал принцип историзма. Этот принцип, по всей видимости, был осознан ученым в период работы над кандидатской диссертацией по теории литературы («Принцип художественного историзма и русская художественно-историческая литература 1860-х гг.», 1977) и затем провозглашался во всех работах по истории литературы. Сергей Иванович осуждал «подтягивания» русских писателей к идеологии декабристов или революционеров-демократов, предостерегал против любой модернизации при интерпретации художественного произведения, удаленного во времени от современного читателя.

Отмеченная выше «многослойность» «идейно-эстетического содержания» произведения во многом определяла методологию и методику анализа произведения. При всем интересе к форме С.И. Кормилов никогда не ограничивался только имманентным анализом текста. Во всех его работах анализ проводится в нескольких контекстах – биографическом, литературном, идеологическом. Биографический контекст в трудах Сергея Ивановича вызывает восхищение. Это всегда очень краткие справки с акцентом на тех моментах в жизни писателя, которые находят отражение в творчестве или объясняют особенности мировоззрения и миросозерцания писателя. Так, скажем, при изучении поэзии М. Лермонтова ученый останавливается достаточно подробно на детских годах поэта, потому что, по его мнению, именно обстоятельства жизни детских лет сформировали «острое неприятие действительности, в которой есть смерть» и «мстительное чувство к несовершенному миру» [Кормилов 2000: 9]. В книге о поэзии Лермонтова упомянуты и все «любовные сюжеты» поэта, потому что героини этих сюжетов являются адресатами его посланий и инвектив. А среди биографических сведениях о А.И. Солженицыне нет упоминаний о его «любовных сюжетах», потому что не они определяют идейно-эстетическое содержание произведений писателя, история жизни которого – «это история бесконечной борьбы с тоталитаризмом» [Кормилов 2018: 177]. Литературный контекст обеспечивался уже отмеченным энциклопедизмом научных интересов Сергея Ивановича, который позволяет ему свободно сопоставлять отдаленные во времени факты литературы. Например, утверждение тезиса, что характеры персонажей советской литературы не всегда «героические по преимуществу», обосновывается указанием на «одерживающих моральную победу» «неизвестных героев» белорусского писателя В. Быкова, предшественниками которых были воюющие герои «Войны и мира» [Кормилов 1999: 29]. В связи с идеологическим контекстом следует иметь в виду, что С.И. Кормилов решительно выступал против сведения «сущности» произведения к его идеологической сущности [Кормилов 1999: 18], но это не означает, что ученый не учитывает политических и идеологических сдвигов в мире, стране, обществе. При анализе творчества отдельных писателей, тем более, литературного процесса, он придает значение отношению практически всех писателей к власти; в отдельных случаях акцентирует отношение писателя к религии (например, показывает сложное отношение к Богу Блока [Кормилов 2018: 17]); учитывает роль таких исторических событий, как войны и революции; фиксирует смену эпох («тоталитарный режим», «оттепель», «перестройка»).

Методологический принцип рассмотрения художественного произведения в нескольких контекстах влечет за собой расширение источниковедческой базы исследования. Понятно, что для С.И. Кормилова главным источником были канонические тексты. Однако во всех историко-литературных и теоретико-литературных работах ученый опирался на большой круг других источников: письма, воспоминания, дневники, отзывы современной писателю критики, лекции (лекции Вяч. Иванова в Поэтической академии), материалы текстологического характера.

В рассматриваемых книгах по истории литературы при описании индивидуальности писателей тексты произведений анализировались с использованием выше обозначенных категорий. Но, пожалуй, важнейшей категорией, применяемой для характеристики писателя, является жанр. Большое внимание к жанру, очевидно, было следствием обучения у В.Н. Турбина, для которого без анализа жанров вообще было немыслимо изучение литературы [Турбин 1978: 6–15].

Отмеченная энциклопедическая широта научных интересов С.И. Кормилова проявляется не только, а, может быть и не столько в книгах, сколько в его многочисленных статьях и рецензиях. Здесь нужно отметить два момента. Первый: в безгранично расширенном круге исследуемых писателей – не только, по выражению Маяковского, «генералы-классики» (Г. Державин, М. Лермонтов, Н. Гоголь, И. Тургенев, И. Гончаров, А.Н. Островский, Л. Толстой, А. Чехов, А. Ахматова, А. Твардовский, И. Бродский и др.), но и авторы второго ряда (А.К. Толстой, Н. Волошин, В. Ходасевич, И. Шмелев и др.) и даже третьего (М. Херасков, А. Воейков, К.Р., И. Рукавишников и др.). Второй момент: ни одна публикация Кормилова не посвящена анализу произведения «в целом». Эстетически ориентированный анализ ученого – всегда аспектный. В названия статей всякий раз выносится теоретическая категория, и произведение анализируется под углом зрения этой категории. В числе категорий – жанр, циклизация, контекст, батализм, цитата, реминисценция, мифопоэтика, комизм, игровые моменты, рубаи, метр, строфа, рифма. Особое место среди категорий занимает персонаж. В разных статьях Кормилова персонажи анализируются в специфических ракурсах, обозначенных уже в заглавии статьи, – как «смеющиеся и улыбающиеся» у Гончарова в «Обломове», как имеющие «чины, должности, награды и благосостояние» у Грибоедова в «Горе от ума», как «фигуры исторических правителей» в поэзии Ахматовой, как «население» в лирике К. Васильева и др.

В рассматриваемом блоке «теория и история литературы» несомненную значимость имеет вклад Кормилова в исследование литературного процесса, для изучения которого он ввел понятие «литературные общности» и предложил следующую их типологию. «1. «Синхронные», культурно-географические – региональные и зональные <…> 2. «Диахронные» общности – в основном литературные эпохи <…> 3. Общности собственно-художественные: направления, течения, школы и т. д. <…>» [Кормилов 1999: 261–263]. Как нам представляется, второй тип «литературных общностей» Кормилов имеет в виду, излагая свое видение истории русской литературы ХХ века. Это видение дано в обобщающей вводной главе названной выше книги по истории литературы [Кормилов 2018]. Здесь много впечатляющих новаций. Первая из них – обозначение основных потоков литературного процесса. В современном литературоведении в русской литературе ХХ века помимо советской литературы выделяют так называемую «возвращенную литературу», ставшую известной читателю во второй половине 80-х годов. Это общепринято и вошло в учебники (см., например, [Роговер 2008: 468]). Кормилов считает, что великий «раскол» литературы в начале 20-х годов [Голубков 1996: 204] вызвал ее деление не на две, а на три ветви – советскую литературу, «задержанную» (внутри страны) и литературу русского зарубежья. Ученый определяет время появления этих ветвей и разное время включения в литературный процесс «задержанных» и зарубежных писателей. Ученый показывает, что в каждой из обозначенных ветвей русская литература имела свои особенности – в условиях создания, в судьбах писателей, в востребованности читательской аудиторией и т. п.; имела свои темы и проблемы. И тем не менее, Сергей Иванович, солидаризируясь с Е.Г. Эткиндом [Эткинд 1988], настаивает на единстве трех ветвей русской литературы ХХ в. Это единство основывается на единстве корней, на новаторских устремлениях всех писателей, на верности художественным принципам, не позволяющим советским писателям «сознательно лгать». Утверждаемое единство определило композицию вводной главы и всей книги: обозначенные ветви литературы рассматриваются не отдельно, а внутри каждого из выделенных периодов; далее следующие 18 персональных очерков посвящены выдающимся русским писателям всех трех ветвей, и последовательность очерков (от А. Блока до А. Солженицына) определяется только хронологией.

Несомненный интерес представляет стремление Кормилова дать общие характеристики литературе ХХ века путем сравнения ее с литературой XIX века по нескольким параметрам: по классикам в поэзии, по поэтам и прозаикам второго ряда, по используемым жанрам, по соотношению изобразительного и выразительного начал в произведениях двух веков. Кормилов дает ряд характеристик века самого общего плана: ХХ веку ближе «серебряный век», чем классический XIX-ый; литература ХХ века разнообразнее литературы XIX века «по исходным глобальным творческим принципам» и др. В рассматриваемом труде разбросаны также многочисленные неожиданные сопоставления более частного характера (например, сравнение «Клеветникам России» Пушкина со «Скифами» Блока и др.). Наверное, это и есть, по Кормилову, «диахронные общности» разного масштаба.

Переходя к рассмотрению второго блока научного наследия С.И. Кормилова, нужно прежде всего подчеркнуть, что вопросами литературной критики ученый занимался длительное время. Ему принадлежит учебное пособие, написанное в соавторстве с Е.Б. Скороспеловой «Литературная критика в России ХХ века (после 1917 года)» и ряд статей, предшествующих пособию и написанных в последующие годы. Две истории – история литературы и история критики – в изложении Кормилова предсказуемо связаны общим материалом и теоретико-методологическими подходами к его изучению. В числе подходов – расширение материала за счет рассмотрения критиков разного масштаба дарования. В «Предварительных замечаниях», написанных Кормиловым, четкое заявление: «Нельзя ограничиться изучением лучших образцов критики <…> Не бывает хорошей истории литературы и критики». Общей является и провозглашаемая Кормиловым цель: не только изложить факты, но и выявить основные тенденции развития критической мысли. Сближает две истории и большая источниковедческая база. Исследование основных тенденций эволюции русской критики осуществляется за счет осмысления колоссального материала: критических статей в журналах, газетах, альманахах, рецензий (в том числе в ряде случаев – внутренних рецензий), анкет, интервью, материалов съездов писателей, материалов дискуссий («О формализме», «О социалистическом реализме» и др.), судеб журналов («Новый мир», «Юность», «Молодая гвардия»), судеб отдельных книг («В окопах Сталинграда» В. Некрасова, «Жизнь и судьба» В. Гроссмана), статьи и письма писателей, касающиеся литературной критики (А. Суркова, А. Фадеева, Ф. Абрамова), выступления крупнейших литературоведов по вопросам теории литературы и критики в 40-е и 60-е годы.

Как и в трудах по истории литературы, в изложении истории русской критики С.И. Кормилов придерживается принципа историзма. История критики, как и история литературы, предстает в своих поворотных моментах. Общие оценки периодов в двух историях во многом совпадают. Так, «предельным упадком» литературы и критики характеризуется вторая половина 40-х – начала 50-х годов. В обеих историях придается большое значение «шестидесятничеству». Убедительно показывается оживление литературы и критики в эпоху перестройки [Кормилов 2001]. Вместе с тем принцип историзма побуждает Кормилова осуждать «неисторические крайности» эпохи «перестройки», когда развернулась критика с несправедливо суровой оценкой творчества М. Горького, В. Маяковского, М. Шолохова.

Существенное отличие истории критики от истории литературы, в изложении Кормилова, заключается в том, что при анализе критических и других материалов значительно большее место занимает идеологический контекст. Эстетически ориентированный анализ остается и в работах этого блока (например, в каждом периоде истории отмечаются ведущие на данном этапе жанры критики и особенности стиля отдельных критиков), но всё же решительно преобладают вопросы политики и идеологии.

В исключительно богатых наблюдениями и выводами трудах Кормилова по критике следует выделить сквозные темы. Это прежде всего тема тоталитаризма. Другой сквозной темой является отношение с Западом. Излагая историю критики по периодам, он показал то усиление, то ослабление конфронтации: от тотального неприятия русскими (советскими) всего западного (буржуазного) до недоверия ко всему, идущему с Запада. Еще одной сквозной темой следует назвать тему стиля критических материалов. Кормилов осуждает публикации разоблачительного характера, «волны проработок», сознательное искажение позиции противника. В главах книги, написанных Кормиловым, высоко оценивается роль новомирской критики с ее пафосом единства эстетических и этических критериев.

В научном сообществе С.И. Кормилов известен прежде всего как стиховед. Среди его многочисленных стиховедческих трудов главным является монография «Маргинальные системы русского стихосложения» [Кормилов 1995], написанная по материалам ранее защищенной докторской диссертации того же названия. Сам Кормилов считал целью данного труда – «продвинуться в направлении создания современной синтетической теории литературы» [Кормилов 1995: 141].

Понятие «система стихосложения» в мировой науке – традиционное, но в это традиционное понятие наш стиховед привносит дополнительное содержание. Он впервые в науке говорит о том, что помимо основных, самодостаточных, систем, определяемых преимущественно особенностями языковых просодий (стихосложение квантитативное, силлабическое, силлабо-тоническое, тоническое), существуют еще, в его терминологии, «маргинальные системы». «Маргинальные системы», по Кормилову, – это те, которые находятся «на стыке между очень разными формами, более того, разными сферами литературы и культуры»; «маргинальные системы» чаще всего включают амбивалентные формы [Кормилов 1995: 4, 14].

В указанной монографии рассматриваются три маргинальные «межсистемные общности», которым посвящены отдельные главы: «Лапидарный слог», «Кратчайшие стихотворения (литературный моностих)», «Метризованная проза». «Свободный стих эпохи господства силлабо-тоники». В теоретико-методологической главе, посвященной раскрытию понятия «маргинальные системы», Кормилов обозначил методологические принципы историзма и рассмотрения поэтов разного масштаба дарования, которыми, как мы выше показали, он руководствовался и в работах других блоков. Но при исследовании «маргинальных систем» эти методологические принципы становятся особенно значимыми. При описании стиховых форм так называемого «лапидарного стиха» и моностиха (это надписи на памятниках, скульптурных и архитектурных сооружениях, досках и медалях, подписи к акварелям, заготовки поэтов, обособившиеся афористические строки произведений, заглавия поэтических сборников и других изданий и др.) Кормилов проводит фронтальное обследование русской поэзии, решительно вводит в научный оборот тексты не только второстепенных и третьестепенных поэтов, но и совсем неизвестных авторов и даже анонимные тексты. В связи с принципом историзма при исследовании маргинальных систем Кормилов оперирует понятием «ритмическое ощущение», связанное с восприятием известных и доступных произведений той или иной эпохи. Этот подход представляется очень плодотворным. В исследовании «маргинальных систем» дополнительно провозглашается «культурно-историческая методология» [Кормилов 1995: 5], которая означает необходимость учета экстрастиховых условий функционирования стиховых форм. Эта методология нагляднее всего реализуется ученым при описании структуры «лапидарного слога» с учетом величины и формы кладбищенских памятников и иных сооружений, характера акварельных рисунков и т. п.

Из «маргинальных систем» стихосложения наибольшее внимание Кормилов уделяет метризованной прозе, посвящая ей самую большую главу в рассматриваемой монографии и многочисленные последующие публикации. В истолковании ученого, метризованная проза – это «организация речи, при которой стопный или другой горизонтальный ритм (дольниковый, изредка тактовиковый) не сопровождается регулярным, упорядоченным членением на соизмеримые отрезки фразового характера» [Кормилов 1995: 86]. При таком определении метризованной прозы – отличие данного понятия от понятия «мнимая проза», которое описал М.Л. Гаспаров, имея в виду тексты типа «Песен» М. Горького [Гаспаров 1993: 18–19]. (На это отличие Сергей Иванович указывал во всех своих публикациях по метрической прозе).

В поле зрения исследователя находятся произведения, целиком написанные метризованной прозой, и произведения, в которых метризация прозы появляется в отдельных фрагментах текста. Обладая исключительным ощущением ритма разных классических и неклассических форм, Кормилов в прозаических произведениях обнаруживал тексты разных ритмов – двусложниковых, трехсложниковых, дольниковых, тактовиковых и тексты с комбинацией метров. Ученый обследовал огромный материал русской прозы XVIII–XX веков, в том числе – эмигрантской прозы и переводов с разных языков. Изложение результатов обследования в монографии и последующих публикациях строится как аналитический обзор выявленного материала с остановками для более детального анализа отдельных произведений (романы А. Белого, «Человек» М. Горького и др.). Попутно отмечаются предпочитаемые жанры и изменения жанровых предпочтений, а также функции – характерные (драматизация, лиризация, архаизация) и эксклюзивные (мифологизация в прозе Ч. Айтматова и О. Сулейменова). Особо следует отметить, что в связи с метризованной прозой появляется новый – историко-функциональный – аспект анализа материала: отношение к метризованной прозе со стороны писателей и читателей.

Как справедливо замечает С.И. Кормилов, свободным стихом, в отличие от других маргинальных форм, занимались многие отечественные стиховеды. Поэтому этот раздел монографии строится на полемике. В современной научной и учебной литературе термин «свободный стих» и «верлибр» употребляются, как правило, в качестве синонимов. Кормилов принципиально разводит эти понятия. Свободным стихом он именует стих, выходящий за пределы силлабо-тоники в «эпоху господства силлабо-тоники», то есть второй половины XVIII–XX вв., а верлибром он именует свободный стих конца XIX – начала XX вв. (у В. Брюсова, А. Блока и др.). Сергей Иванович руководствуется манифестируемым им методологическим подходом, учитывающим контекст создания и функционирования стиховой формы, в свою очередь определяющей ритмоощущение той или иной эпохи. Стиховед категорически против утверждения ученых, что русский свободный стих появился уже в XVIII веке в переложениях псалмов А. Сумароковым. Имея в виду семантику термина, он иронически замечает, что в период утверждения силлабо-тоники, абсолютно новой системы русского стихосложения, «освобождаться никому в голову не приходило» [Кормилов 1995: 18]. В XIX веке ритмическое ощущение поэтов, по утверждению Кормилова, было также силлаботонизировано, поэтому ученый не соглашается считать свободным стихом (в современном значении термина), скажем, стихотворное переложение «Слова о полку Игореве» В. Жуковским (в данном случае он возражает, в частности, и автору настоящей статьи).

Несомненно, что большой научный интерес представляют наблюдения и выводы по поводу переводов поэзии И.-В. Гете и Г. Гейне. Проанализировав стиховые формы М. Дмитриева, А. Строговщикова, Ф. Глинки, А. Фета, Я. Полонского, Кормилов заметил «античную подоплеку» всех русских переводов: поэты как бы «освящали отход от силлабо-тоники ореолом глубокой древности». Общим выводом ученого был тезис, что в середине XIХ века был создан «свободный стих античного типа» [Кормилов 1995: 123–127].

Дополнительно к сказанному отметим два вывода, касающиеся закономерности литературного процесса: свободный стих «проходил» легче, чем дольник; первые опыты свободного стиха и прозостиха осуществляли одни и те же авторы [Кормилов 1995: 128, 131].

В стиховедческом блоке наследия С.И. Кормилова необходимо отметить многолетнюю системную работу ученого по внедрению основ стиховедения в практику изучения и преподавания русской литературы. Эта системность выражается как в создании собственных научных и научно-популярных работ, посвященных раскрытию понятий и терминов классического стиха с обязательным включением анализа содержательности стихотворной формы [Кормилов 1995: 94], так и в многочисленных рецензиях на работы литературоведов. Сергей Иванович негодовал по поводу ошибок в определении стихотворных размеров; иронию и сарказм вызывали у него формулировки «псевдостиховедов» типа «быстрые хореи», «нервные тонические стихи» и т. п. «Не нужно дезориентировать доверчивых читателей», – писал он в этих случаях [Кормилов 1986: 226–228].

В завершение краткого обзора трех блоков научного наследия С.И. Кормилова считаем необходимым сказать о личности ученого, какой она предстает из его опубликованных работ. Совершенно ясно, что Сергей Иванович Кормилов – очень яркий, талантливый филолог, счастливо обладающий двумя совершенно разными способностями. Первая из них – способность замечать в художественном произведении все реалии, многочисленные детали и подробности, особенности ритма и замеченное связывать с интенцией писателя. Вторая – способность видеть мировой литературный процесс «с птичьего полета» с последующим созданием всеобъемлющих типологий. Сергей Иванович – смелый ученый, выдвигающий оригинальные, может быть, не всегда бесспорные, концепции.

С.И. Кормилов принадлежит к тем ученым, которые вдохновляются материалом исследования, а не пафосом чужих работ. И в то же время он прекрасно знает чужие работы в своих и смежных областях. Он уважает предшественников, но неизменно следует принципу: «нужно проверять всех предшественников» [Кормилов 2010: 408]. Критические замечания Кормилова по поводу неточностей в датах, фактах, цитировании и других «огрехов» адресовались авторам научных работ независимо от их статуса. В одной из рецензий Кормилов отметил как высшую похвалу «интеллигентскую щепетильность» стиховеда В.Е. Холшевникова [Кормилов 1986: 232]. Стиль полемики с предшественниками и современниками свидетельствует о том, что сам Сергей Иванович обладал «интеллигентской щепетильностью» и научной честностью до щепетильности. С.И. Кормилову была близка формула М.Л. Гаспарова «филология как нравственность». Заголовки рецензий Кормилова типа «Обман – не всегда надувательство», «Умные – они же хорошие» говорят о том, что он был ученым не только строгим и серьезным, но и веселым.

Труды С.И. Кормилова по теории и истории литературы, по критике свидетельствуют о его общественном темпераменте, о ярко выраженной гражданской позиции. Отчетливо видно, что Сергей Иванович осуждал тоталитаризм в самых разных его проявлениях. Примечательный факт: он печатал статьи и рецензии в различных научных изданиях; из литературно-художественных и общественно-политических журналов он выбрал для своих публикаций «Знамя» Г. Бакланова с ярко выраженной демократической ориентацией.

Многие книги Кормилова изданы в жанре учебных пособий. В них ученый напрямую обращался к юным читателям. Не изменяя научному подходу, он в доступной форме объяснял им законы творчества и формировал в них своих единомышленников.

У С.И. Кормилова много статей, посвященных отдельным ученым. В них помимо всего прочего он предстает большим патриотом России. Сергей Иванович гордился достижениями отечественного литературоведения и старался своими трудами эти достижения приумножить. Это ему удалось сделать.

 

Литература

Белецкий А.И. Проблема синтеза в литературоведении // Белецкий А.И. В мастерской художника слова. М.: Высшая школа, 1989. С. 127–144.

Гаспаров М.Л. Русские стихи 1890-х–1925-го годов в комментариях. М.: Высшая школа, 1993. 272 с.

Гей Н.К. Историческая поэтика и история литературы // Историческая поэтика: итоги и перспективы изучения. М.: Наука, 1986. С. 117–127.

Голубков М.М. Раскол: (Русская историко-культурная ситуация первой трети ХХ века и литературный процесс) // Научные доклады филологического факультета МГУ. М., 1996. Вып. 1. С. 204–239.

Кормилов С.И. Новое о русском стихосложении // Вопросы литературы. 1986. № 5. С. 226-234.

Кормилов С.И. О восприятии русcкой метризованной прозы в XIX в. (к исторической специфике ритмического ощущения) // Филологические науки. 1991. № 3. С. 13-37.

Кормилов С.И. Маргинальные системы русского стихосложения. М.: Изд-во МГУ, 1995. 158 с.

Кормилов С.И. Основные понятия теории литературы. Литературное произведение. Проза и стих. М.: Изд-во МГУ, 1999. 112 с.

Кормилов С.И. Поэзия М.Ю. Лермонтова. 3-е изд. М.: Изд-во МГУ, 2000. 128 с.

Кормилов С.И. Основные вехи развития литературной критики в период перестройки // Человек и общество: материалы международ. науч.-практич. конф. Оренбург, 2004. С. 111–113.

Кормилов С.И. Стиховедческие хрестоматии В.Е. Холшевникова и М.Л. Гаспарова и проблема их комментированного переиздания // Отечественное стиховедение: 100-летние итоги и перспективы развития. СПб.: филологический ф-т СПбГУ, 2010. С. 407–420.

Кормилов С.И. История русской литературы ХХ века (20-90-е годы): основные тенденции. М.: Юрайт, 2018. 192 с.

Кормилов С.И., Скороспелова Е.Б. Литературная критика в России ХХ века (после 1917 года): материалы к курсу. М.: Диалог-МГУ, 1996. 64 с.

Роговер Е.С. Русская литература ХХ века: учебное пособие. 2-е изд. СПб., М.: САГАФОРУМ, 2008. 496 с.

С.К. (Кормилов С.И.). Литературные общности // Современный словарь-справочник по литературе. М., 1999. С. 261–263.

Турбин В.Н. Пушкин. Гоголь. Лермонтов: об изучении литературных жанров. М.: Просвещение, 1978. 289 с.

Федотов О.И. Сергей Иванович Кормилов // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2011. № 3. С. 265–267.

Хализев В.Е., Кормилов С.И. Роман Л.Н. Толстого «Война и мир». М.: Высшая школа, 1983.112 с.

Чупринин С.И. Новая Россия: мир литературы: энциклопедический словарь-справочник. Т. 1. М.: Вагриус, 2003. 673 с.

Эткинд Е.Г. Русская поэзия ХХ века как единый процесс // Вопросы литературы, 1988. № 10. С. 189–211.

 

On the scientific heritage of Sergei Ivanovich Kormilov 

Svetlana Matyash, Orenburg State University
E-mail: klklsb@yandex.ru

The article defines the main blocks of the scientific heritage of Sergei Ivanovich Kormilov. His contribution to the field of theory and history of literature and literary criticism is presented. Achievements in the theory of verse are described. Methodological principles in all studied areas of philological science are indicated. The research pathos of the scientist is noted, expressed in the realized desire to contribute to the solution of the problem of synthesis in literary criticism. Based on the analysis of Kormilov’s works, his personality of a scientist and a citizen is reconstructed.

Key words: S.I. Kormilov, theory and history of literature, methodology in literature studies, criticism, versification.